– Чем мне поможет психотерапия? Я ж нормальный человек, как все. Просто вот в жизни не везет…
Встречается мнение, что психотерапия – это для кого-то такого, знаете, специального. То ли этот удивительный человек хочет достичь высот неземного совершенства и духовного просветления, то ли наоборот – находится далеко под плинтусом нормальной жизни, терзаемый непреодолимыми зависимостями, фобиями, болезнями и неприятностями, – но, в общем, он всяко «не такой, как все». Поэтому ему нужна психотерапия.
Я, в общем, понимаю, почему такое впечатление складывается. Букварь сто раз не перескажешь, поэтому практикующие психологи в своих статьях пишут чаще таки о всяком узкоспециальном: непреодолимых зависимостях, фобиях, духовных кризисах, – каждый о том, с чем сталкивался в работе и что ему самому интересно. Но каждый пропускает основное: то, что такая узкоспециальная тема касается очень небольшого количества клиентов. Как всякие специализации, они ветвятся и разрастаются, и поэтому всякое это узкоспециальное – это действительно про «не таких, как все», каждая про небольшой процент. Именно из этих небольших процентов и складываются эти мифические «все», которые видятся в образе однородной массы (а на самом деле – все разные). Но есть и общее.
Именно на этом общем и построена база любой психотерапии. Основное, что происходит в психотерапевтическом процессе, это не «лечение фобии», «устранение зависимости» или «духовное просветление». Основное – это выяснение человеком своей роли в своей собственной жизни. Иными словами, доступ к бессознательному, неосознаваемому процессу и ответ на вопрос «почему и как я это делаю». Клиент не обязан изменяться, если не хочет: всё, что дает психолог – это информация. Как ею распорядиться – дело клиента.
– Какой толк от того что клиент осознает, что он делает неправильно? Разве от этого ему не еще хуже?
Без доступа к бессознательному картина жизни человека полна случайностей: «оно как-то само собой всё получается». Сами собой постоянно встречаются подлецы на жизненном пути, сама собой уходит любовь, сам собой возникает гастрит… Причем, нередко люди настолько не осознают своих действий, что искренне удивляются, осознав, что могут хотя бы в некоторой степени управлять самыми простейшими вещами. Дыханием, напряжением, мыслями. То есть, понимаете? – если напряжение “само собой” происходит, то тут только утереться и терпеть. А если «это я напрягаю свою правую ногу», то уже появляется возможность для изменения: можно понять, как я это делаю, зачем, и нельзя ли добиться тех же целей каким-то другим способом?
Правильно же или неправильно – вопрос праздный, ибо нет никакого «правильно»: в одной ситуации правильно одно, в другой – другое. Определить, как именно в данной конкретной ситуации для него правильно, может только сам клиент, сопоставив со своими целями. Дело психолога – помочь клиенту осознать своё бессознательное. Каким бы оно ни было.
– Если ему от осознания хуже, зачем ему это осознание?
Сознательно изменить можно только то, о чем знаешь. О чем не подозреваешь – то и изменить не получится. Поэтому вначале идет осознавание.
Как нечто оказывается вне осознавания? – человек себе как бы говорит “я не буду туда смотреть”, и не смотрит. А там, скажем, мозоль натертая. Теоретически можно её освободить, пролечить, и другие туфли надеть, или вообще босиком ходить, или на машине ездить… но человек об этой мозоли не знает! Он же решил, что он в ту сторону вообще не будет смотреть. Поэтому и предпринять ничего не может: чувствует, что фигово ему, всё фиговее и фиговее. А что оно, про что это – бог весть. Просто плохо.
И когда такой человек в сторону раны всё же взглянёт, и её, голубушку кровавую свою, увидит, – он приходит в состояние недоумения: баааааа, чего я с собой делал-то! То есть, ему в некотором смысле «становится хуже»: увиденная рана болит еще сильнее, каждый, кто хоть раз незаметно порезался, об этом знает. И ведь от того, что человек мозоль увидел, туфли в один момент с его ног не слетят! Их ещё снять нужно, и заживает рана не моментально. Но.
Но если туда не смотреть, и туфли не сменить, – то она ведь вообще никогда не заживет, вот ведь в чем дело.
– Но есть нюанс. Я себе такой как есть нравлюсь. А если нравлюсь, значит люблю. А если я себя таким люблю, может ничего в себе и не менять?
Вообще-то именно во имя любви и нужно менять. Странно звучит? Ну вот… я поясню на примере шарообразной хрюлипумы в вакууме.
…Предположим, есть у человека любимая хрюлипума, и пусть он души в ней не чает, любит её больше жизни. И предположим, что хрюлипуме становится фигово как-то: и хрюляет она уже невесело, и пумпится без удовольствия. При обследовании выясняется, что босоножки ей малы, и натирают, и вообще вросли уже в ножки.
Ясен пень, человеку любимая хрюлипума в любой обуви нравится, и даже вообще без обуви, – но если эта, в которой она ходит, уже вросла ей в ножки, то стоит ли её сохранять? Ну да, казалось, что эти босоножки – неотъемлемая часть хрюлипумы, настолько они давно. Но, может, ради счастья хрюлипумского стоит эти босоножки всё же отъять, даже несмотря на то, что к боли от этих привычно вросших в плоть и кровь босоножек хрюлипума уже привыкла, и в общем-то даже не жалуется? Просто скучнеет день за днём. Чахнет. А так-то смирилась, и, в общем, с философской точки зрения – это неизбывная правда жизни: в тесных босоножках ходить приятного мало. Факт.
И можно, конечно, в этом случае босоножки и не снимать – хрюлипуме же больно будет, она же живая!
Но будет ли это акт любви, или наоборот, акт малодушия – тянуть с изменениями при таком раскладе?…
Тем более, что и босоножки эти с любимой хрюлипумы за вас никто не снимет. Всё, на что способна психотерапия – это ответить на вопрос почему эти босоножки вообще появились и как удерживаются. Понятно, что, ответив на эти два вопроса, легко ответить и на вопрос “как их оттуда убрать”, но убирать-то их всё равно придётся самостоятельно.
В общем, я чё сказать-то хотела.
Берегите ваших хрюлипум! 🙂
